Выступление заместителя Постоянного представителя Российской Федерации при ООН В.К.Сафронкова на заседании Совета Безопасности ООН по химической демилитаризации Сирии
Г-н Председатель,
Признательны Вам за проведение заседания в открытом формате, что позволяет нам донести нашу позицию по рассматриваемому сегодня вопросу до всех государств-членов ООН. Благодарим за брифинг г-жу И.Накамицу и г-на Э.Мюле.
Россия решительно осуждает применение химического оружия где бы то ни было и кем бы то ни было. В целях поддержания международного режима нераспространения считаем важным устанавливать виновных и привлекать их к ответственности. Однако в работе существующих международных структур в контексте сирийского химического досье выявились системные недостатки. Результаты их следственных действий по инцидентам с применением отравляющих веществ глубоко разочаровывают.
Мандаты выполнялись избирательно, без использования всего арсенала методов и средств по высоким стандартам Конвенции о запрещении химического оружия (КЗХО), что предполагает в первую очередь отбор проб, опрос свидетелей и сбор доказательств непосредственно на месте происшествия.
Специалисты Миссии ОЗХО по установлению фактов (МУФС) всю свою часть работы проделали дистанционно. Её доклад, изобиловавший упущениями, нестыковками и противоречиями, – весьма посредственного качества. Не был соблюдён основополагающий принцип обеспечения сохранности вещественных доказательств. Образцы проб получены на территории третьей страны. Нет уверенности, были ли они отобраны в Хан-Шейхуне или каком-то другом месте в Сирии или за её пределами. Не прояснён ключевой вопрос о способе применения зарина – как он был доставлен на место происшествия.
Нас уверяли, что поездка в Хан-Шейхун была бы небезопасной, хотя зарубежные эксперты некоторых государств якобы побывали там на следующий день после химической атаки. Проблем не возникло даже с террористами «Джабхат ан-Нусры». Мы, кстати, просили западных коллег поделиться деталями своих расследований, чтобы специалисты могли вести предметный разговор, но наткнулись на глухую стену.
Когда мы пригласили представителей Департамента безопасности Секретариата ООН на консультации Совета Безопасности 4 октября, неожиданно выяснилось, что им в своё время удалось договориться о визите экспертов с группировками, контролирующими район Хан-Шейхуна. Напомним, что гарантии безопасности давал генеральный координатор Высшего комитета по переговорам сирийской оппозиции Р.Хиджаб в письме, распространённом в СБ нашими английскими коллегами. Однако эксперты ОЗХО по неизвестным причинам до места инцидента так и не добрались.
Начались неубедительные ссылки на «силу науки», благодаря которой якобы всё можно установить, не сходя с насиженного места. Только представьте ситуацию, когда какое-нибудь дело рассматривается в суде, и неожиданно выясняется, что следователи не побывали на месте преступления. С точки зрения судебной практики это был бы полный нонсенс.
Затем нам стали объяснять, что сирийская сторона представила результаты своего национального расследования, подтвердившие применение зарина. Все следственные линии, мол, сошлись воедино, поэтому Генеральный директор Технического секретариата ОЗХО принял решение не развёртывать Миссию в Хан-Шейхуне. Западные коллеги впервые на нашей памяти стали дружно ссылаться на сирийское расследование. Но позвольте: задача МУФС не сводится только к установлению факта использования отравляющего вещества. В её обязанности входит изучение всей доступной информации о возможном применении химического оружия в Сирии. Это чёрным по белому записано в резолюции Совета Безопасности 2209.
Итог таков, что Миссии ОЗХО не удалось получить ключевые вещественные доказательства. Все выводы её работы основывались на косвенных свидетельствах, подавляющее большинство которых было предоставлено оппозицией и всецело скомпрометировавшими себя НПО, такими как «Белые каски», тесно связанные с террористами из «Джабхат ан-Нусры». Поэтому принимать на веру информацию от «Белых касок» – это, по меньшей мере, дурной тон.
Условия в сфере безопасности не могут быть использованы в качестве оправдания для отказа МУФС от посещения авиабазы «Шайрат». Власти Сирии оперативно дали гарантии безопасного доступа к этому объекту и потребовали, чтобы визит был организован безотлагательно. Миссия ОЗХО по своему мандату имеет право доступа к любым районам, которые могли быть затронуты предполагаемым применением химического оружия. Однако её руководство не посчитало необходимым взять в проработку версию о доставке боеприпасов с зарином сирийскими самолётами с авиабазы «Шайрат». А ведь на этом зыбком основании против суверенной Сирии 7 апреля был совершён акт вооружённой агрессии!
Мы неоднократно говорили, что объективность расследования по линии ОЗХО могла быть куда выше, если бы состав МУФС во исполнение её мандата был сформирован на широкой географической основе. А между тем доподлинно известно, что ключевые позиции в ней занимают представители вовлечённых в сирийский конфликт стран, враждебных Дамаску.
Мы не могли не обратить внимание в этой связи на то, что прямо перед сегодняшним заседанием Совета Безопасности МУФС выпустила доклад по предполагаемому химическому инциденту в Аль-Латамне 30 марта с.г. – кстати, на основе уже знакомых дистанционных методов. Поразительное совпадение, при том что в течение полугода об этом эпизоде было мало что известно. Уже сейчас возникает ряд закономерных вопросов: кем и когда предоставлены пробы, кто и где проводил их отбор, как обеспечивалась их сохранность всё это время, запрашивались ли сведения у властей в Дамаске и так далее. Сопутствующие обстоятельства заставляют думать, что данная история целенаправленно подвёрстывалась под сегодняшнее заседание Совета Безопасности.
Специалисты Совместного механизма ОЗХО-ООН по расследованию случаев применения химического оружия в Сирии (СМР) в Хан-Шейхун тоже не поехали. Такое решение было принято руководством Механизма, которое сочло, что в этом нет необходимости. Однако запрос в Департамент безопасности ООН всё же для подстраховки направило – в октябре, когда с момента инцидента прошло полгода.
Поездка СМР на авиабазу «Шайрат» после долгих раздумий состоялась. Но в чём заключалась её добавленная стоимость, непонятно, поскольку отбор проб на наличие следов зарина в задачи экспертной команды не входил. Она была к этому готова, для этого имелись технические и кадровые возможности. Но делать этого не стала, поскольку не получила соответствующего указания руководства. А между тем выяснение, хранился ли на «Шайрате» зарин или нет, имело определяющее значение для установления виновных, то есть являлось прямой задачей СМР.
Совокупность грубых ошибок следственных механизмов привела к тому, что вышедший 26 октября итоговый доклад СМР и его выводы не выдерживают никакой критики. Не случайно текст, в том числе в части анализа произошедшего в Хан-Шейхуне, изобилует оборотами «возможно», «вероятно», «можно предположить», «скорее всего». Уважаемый господин Мюле, Вы действительно считаете такую терминологию допустимой в докладе по столь серьёзному вопросу? Не лучше было бы честно доложить Совету Безопасности, что провести полноценное расследование СМР не в состоянии?
Российские компетентные ведомства провели скрупулёзный научно-технический экспертный анализ доклада и по его результатам 2 ноября организовали открытый брифинг. Рекомендуем всем с ним ознакомиться. Основные тезисы таковы.
Доказательная база виновности Сирийской Арабской Республики строится на версии о том, что авиационная бомба с зарином была сброшена с пролетавшего неподалёку от Хан-Шейхуна военного самолёта, анализе воронки от взрыва и определении химического состава зарина с места происшествия. Однако выводы Механизма несостоятельны. В докладе не удалось представить убедительных свидетельств ни по средству доставки, ни по типу боеприпаса, ни по способу распыления зарина.
Приведу результаты нашего скрупулёзного изучения доклада. Согласно используемой СМР фактической линии движения Су‑22 сирийских ВВС, предоставленной ведомой США «коалицией», Хан-Шейхун оставался в стороне от этого маршрута и располагался параллельно по отношению к нему. Никаких манёвров самолёта зафиксировано не было. В этих обстоятельствах бомбометание, если отталкиваться от версии СМР, должно было осуществляться не строго по курсу самолёта (прицеливание с использованием неуправляемого боеприпаса осуществляется только посредством вывода самолёта на курс строго на цель), а вбок, под углом чуть ли не под 90 градусов. Господин Мюле, почему Механизм решил, что это технически возможно? Если манёвр всё же был совершён (хотя радары это не зафиксировали), то, учитывая радиус разворота и захода на цель, Су‑22 неминуемо должен был пролететь над населённым пунктом, причём на повышенной тяге – со значительным шумовым эффектом. Между тем, согласно докладу СМР, ни один из свидетелей непосредственно над городом боевой машины не видел.
Российские специалисты наглядно, с помощью расчётов и графиков, показали, что для нанесения авиаудара по Хан-Шейхуну не имелось технических возможностей. Почему СМР не обратился за консультацией к России с учётом того, что самолёт произведён в нашей стране? Тогда все фантазии, связанные с траекторией полёта Су‑22, отпали бы сами собой.
Проблема в том, что руководство СМР с самого начала рассматривало авиационную версию происшествия в Хан-Шейхуне в качестве основной, если не единственной. Всё, что в неё не вписывалось, за ненадобностью отбрасывалось. При этом версию о постановочном характере инцидента Механизм проигнорировал – мол, никто не видел, чтобы кто-то готовил наземный подрыв взрывного устройства. Можно ли воспринимать всерьёз такую аргументацию в таком важном следственном процессе? Кто же будет осуществлять подобную провокацию в присутствии свидетелей?
По информации из социальных сетей, в распоряжение МУФС поступили фрагменты боеприпаса, якобы найденного в воронке. Господин Мюле, проводил ли СМР анализ металлических осколков на предмет определения типа стали и её возможного использования для производства боезарядов? Широко известно, что для создания такого типа боеприпасов повсеместно применяется углеродистая сталь. Если да, то почему в докладе не представлены эти данные? Если нет, то откуда однозначный вывод о «химической бомбе»? Из какого материала, по оценке СМР, сделана смятая труба в воронке, которая заметна на фотографиях, и какое отношение она имеет к авиабомбе?
Теперь о воронке. В случае сброса химической авиабомбы с бинарным зарином в ней или возле неё обязательно должны были остаться смеситель, в котором соединяются два компонента синтеза зарина, и элементы хвостового оперения. Ничего подобного найдено не было. Господин Мюле, почему в воронке отсутствует входной канал, который неизбежно образуется при попадании авиабомбы? Как можно было сделать вывод о падении авиабомбы, если воронка имеет не эллипсовидную, а скорее прямоугольную форму? Согласно всем учебникам по взрывному делу, она характерна для подрыва заряда, находящегося в горизонтальном статичном положении. Этому соответствует и распространение нагара на поверхности асфальта. Края воронки не вывернуты наружу, а следы выброса грунта отсутствуют, что свидетельствует о том, что в момент взрыва боеприпас находился на поверхности асфальта. Воронка, кстати, была забетонирована вскоре после инцидента, что очень похоже на уничтожение улик.
СМР в рамках своей работы заказал специальное лабораторное исследование, в ходе которого был найден компонент-примесь, сохраняющийся после образования бинарного сирийского зарина из прекурсора DF. Господин Мюле, хотелось бы знать, в какой концентрации и на каких стадиях этот компонент присутствует, а также проводилась ли проверка вероятности присутствия этой микропримеси в DF при любом другом процессе, где используется DF в качестве исходного компонента для производства зарина?
Наша оценка такова, что обнаруженные в образцах примеси нельзя отнести к категории уникальных маркеров, характерных исключительно для сирийской бинарной технологии получения зарина. Кроме того, существует возможность преднамеренного синтеза DF и зарина по известному сирийскому «рецепту». Химикаты могли быть произведены где угодно для намеренного компрометирования властей Сирии, а такая версия, как мы понимаем, не рассматривалась. Не анализировалась также возможность кустарного производства применённого в Хан-Шейхуне зарина. А об этом может свидетельствовать наличие в образцах определённых веществ. Господин Мюле, Вы в самом деле считаете, что помимо самих сирийцев никто не в состоянии произвести зарин на основе известной специализированной рецептуры, установленной в результате анализа? Если да, то почему?
Господин Мюле, проводил ли СМР химический анализ проб, отобранных из воронки, на наличие следов взрывчатого вещества, приведшего к выбросу зарина, и его идентификацию? Если нет, то по какой причине? Ведь это самый логичный способ определить природу боеприпаса, взрыва как такового и способа распыления зарина.
Обращают на себя внимание сделанные непосредственно после химинцидента визуальные материалы, на которых изображены люди без специальных средств защиты, суетящиеся вокруг воронки. Представители «Белых касок» используют респираторы и хлопчатобумажные перчатки, не предохраняющие от действия зарина, и нормально себя чувствуют. Это доказывает отсутствие зарина в воронке, ведь при разрыве химического боеприпаса вблизи воронки создаётся смертельная концентрация отравляющего вещества.
Есть основание предполагать, что вначале на земле был осуществлён подрыв боеприпаса, затем «Белые каски» провели известную видеосъёмку и лишь после этого в воронку был внесён зарин. При этом «Белые каски» известили о возможном применении химоружия ещё до того, как сирийские самолёты вылетели с авиабазы «Шайрат». Господин Мюле, проверял ли СМР информацию, откуда «Белые каски» об этом узнали? Почему этому факту почти не было уделено внимания при подготовке выводов Механизма?
Доклад обходит стороной одно очень важное обстоятельство. В апреле уважаемая постпред США демонстрировала в Совете Безопасности фотографии сирийских детей, якобы погибших от отравления зарином. На них видно, что зрачки у детей сильно расширены, тогда как под воздействием зарина должны были сузиться до размеров булавочной головки. Мы просили МУФС и СМР объяснить это противоречие, но они от этого уклонились.
В докладе отмечается, что в 57 из 247 случаев пострадавшие прибыли в лечебные учреждения ещё до того, как произошёл инцидент. Это каждый четвёртый предполагаемый пациент, что исключает фактор небрежности в оформлении документации вследствие суеты. В Механизме, однако, решили этим вопиющим несоответствием пренебречь, «втискивая» имеющиеся свидетельства в прокрустово ложе одной-единственной несостоятельной версии с авиабомбой. Господин Мюле, 57 человек – не слишком ли много, чтобы списать на технические ошибки регистратур?
Мы не подрываем авторитет СМР, а просто оперируем фактами и аргументами по итогам нашего скрупулёзного научно-технического изучения выводов доклада. Убеждены, что Механизм, облечённый столь высокой ответственностью, не может продолжать работу в таком ключе. Без коренной перестройки он останется слепым орудием для сведения политических счётов с властями Сирии. Сейчас у него складывается именно такая репутация, и это недопустимо. Мы же, предлагая продлить мандат СМР, стремимся к повышению его эффективности и усилению в соответствии со стандартами КЗХО. На это нацелен разработанный нами проект резолюции, к которому, как мы надеемся, коллеги по Совету Безопасности подойдут с конструктивных и неполитизированных позиций.
В то время как некоторые продолжают упорно гоняться за мифическим химоружием Дамаска, в регионе нарастает реальная угроза химического терроризма. Адекватный ответ на неё из-за неконструктивной позиции отдельных столиц выработать не удаётся несмотря на представленный в своё время Россией и Китаем проект резолюции. СМР в этом плане не сделал ничего, хотя антитеррористическая направленность его работы была задана Советом Безопасности при продлении мандата в прошлом году. Химическая тема продолжает раскручиваться для нагнетания напряжённости вокруг Сирии. Таким образом, в результате безответственности международных игроков феномен химтерроризма может сдетонировать и за пределами Ближнего Востока.
Когда мы вместе с американскими коллегами создавали СМР, мы руководствовались задачей устранить серьёзную брешь в международном инструментарии в отношении таких вопросов, как расследование случаев применения химического оружия, в том числе рассматривая такой механизм как превентивный, сдерживающий. К сожалению, пока этого не получается. Сказанное сегодня господином Мюле задевает даже самое изобретательное воображение. Вслушайтесь, я вынужден процитировать: «With respect to the responsibility of the Syrian Arab Republic, the Mechanism did not identify specific actors within the Government and institutions of the Syrian Arab Republic. The nature and logistics of the operation would involve a range of actors from different areas». Получается, что сегодня Вы в свой доклад включили тезис о том, что в отношении ответственности САР Вы не установили виновных ни внутри Правительства, ни внутри его институтов. Но в то же время природа и логистика операций могли бы вовлекать целый ряд игроков из разных областей. Это что, доказательство? А в результате написали, что вину несёт Сирийская Арабская Республика – целое государство. Следует извлекать уроки из истории. В данном виде Механизм является серьёзным шагом назад, даже по сравнению с усилиями Специальной комиссии по Ираку. Там господа Х.Бликс и М.Эль-Барадей твёрдо держались доказуемых фактов и не позволяли себе сбиваться на предположения, которые я только что процитировал из Вашего же собственного выступления. Ещё раз хочу подчеркнуть, что российский проект резолюции направлен на исправление этих систематических ошибок.
Благодарю за внимание.
